«Скрябин в Большом Николопесковском переулке»
На Галерной чернела арка,
А.Ахматова «Поэма без героя»
В Летнем тонко пела флюгарка
И серебряный месяц ярко
Над серебряным веком стыл…
Возможно, именно Анна Ахматова окрестила «Серебряным веком» сравнительно небольшой отрезок нашей истории, рубеж XIX –XX веков, хотя на авторство термина претендовали и философ Николай Бердяев, и писатели Николай Оцуп (1894-1958), Сергей Маковский (1877-1962). Тогда, на фоне всеобщей депрессии, ожидания неминуемой катастрофы, Россия переживала неслыханный доселе интеллектуальный, творческий подъем. Эта эпоха породила целое созвездие гениев. Она освещена именами поэтов Валерия Брюсова, Александра Блока, Андрея Белого, Константина Бальмонта, Бориса Пастернака, Вячеслава Иванова; философов Сергея Трубецкого, Николая Бердяева, Георгия Плеханова; художников Максимилиана Волошина, Михаила Врубеля, Николая Сапунова, Василия Кандинского; композиторов Сергея Рахманинова, Анатолия Лядова, Владимира Ребикова…
Но в этом созвездии имя Александра Скрябина сияло совершенно неповторимым светом. О нем говорили все. Не только как о музыканте. Не меньше толков вызывала его уникальная личность. «Звездой первой величины» называл молодого музыканта авторитетнейший композитор Николай Андреевич Римский-Корсаков.
2 марта 1911 года в Москве, в Зале Благородного собрания состоялась премьера нового сочинения Александра Скрябина в исполнении недавно организованного оркестра Сергея Кусевицкого. «Исполнение в концерте было боем. Часть публики шикала, часть бешено аплодировала … но ясно было, что это было огромное событие», — писали газеты.
Сочинение называлось «Прометей. Поэма Огня». На сцене расположился большой состав симфонического оркестра, рояль (солировал автор), орган и хор. В партитуру этого сочинения впервые в истории музыки была введена световая строчка Luce.
«Прометей» в переводе с древнегреческого означает «провидец». И именно «провидец» в истории культуры — наиболее точный эпитет в отношении Скрябина. В какую бы область музыкального искусства он не углублялся, — он становился новатором.
Одно время Александр Николаевич преподавал в Московской консерватории — и стал первым из педагогов, чьи студенты воспитывались исключительно на высокохудожественной музыкальной литературе.
Концертирующий пианист с мировой известностью, он обладал уникальным исполнительским стилем, который позже воссоздали ярчайшие представители русской фортепианной школы — Владимир Софроницкий, Генрих и Станислав Нейгаузы, Святослав Рихтер, Эмиль Гилельс…
Гармонический язык его сочинений и по сей день звучит настолько свежо, как будто музыка написана сейчас.
Еще с юности Скрябин очень серьезно увлекся философией и постепенно его искания сформировались в собственную систему, впитавшую в себя и элементы учения идеалистов, и «Тайную Доктрину» Блаватской, и восточную мудрость…
Он опередил не только свое время. Он предвосхитил развитие современного искусства, его цветосветомузыка стала предшественницей светомузыки современных дискотек, его идея с объединением человечества воплощается теперь в огромном количестве средств коммуникации — интернета, социальных сетей, мобильной связи…
В жизни Скрябина было много мистических совпадений. Он родился в Рождество, 25 декабря 1871 года, а умер сразу после Пасхальной недели, непосредственно в день окончания контракта об аренде квартиры… Необыкновенно чистоплотный, франт, подолгу проводящий время перед зеркалом, скончался от заражения крови, вызванного карбункулом.
Это случилось в Доме №11 по Большому Новопесковскому переулку близ Арбата, где композитор прожил последние три года своей жизни.
В 1912 году Скрябин арендовал здесь квартиру на втором этаже московской городской усадьбы. Эта усадьба принадлежала приват-доценту Московского университета, российскому филологу-классику, специалисту в области исторической грамматики латинского языка, римской поэзии, ученику И.В. Цветаева Аполлону Аполлоновичу Грушка.
Здесь постоянно бывали наиболее яркие представители московской творческой интеллигенции, единомышленники и почитатели таланта композитора. Ю.Д. Энгель вспоминает: «”Дом” в эти годы стал значить для Скрябина гораздо больше, чем во время оно. Теперь он стал, можно даже сказать, домоседом. По-прежнему любил общество, но предпочитал, чтобы друзья собирались у него, — что и бывало почти каждый день, нередко до позднего часа. Любил “трапезу”, накрытый стол, разлитое по стаканам вино, сиденье за самоваром, — словом, все праздничное, приподнимающее, “пир жизни”».
В этом доме из постоянных гастрольных поездок ждала Александра Николаевича его семья (вторая гражданская жена Татьяна Федоровна Шлецер, ее мать, Мария Александровна Боти, тетя Любовь Александровна Скрябина и трое детей: Ариадна, Юлиан и Марина).
Исполнительская деятельность в последние годы заняла значительное место в жизни Скрябина: концерты были для него основным источником существования при сравнительно скромных и нерегулярных доходах от издания сочинений. Успешный пианист, он многократно выступал в эти годы в Москве, Петербурге, в других городах России, совершил несколько концертных поездок за границу. В начале 1914 года Скрябин выступил в Лондоне. Концертные планы были разрушены разразившейся летом 1914 года Первой мировой войной.
Между тем, все замыслы, все мечты Александра Николаевича последних лет были связаны с созданием «Мистерии». Она, по замыслу Скрябина, должна была свершиться единственный раз в специально воздвигнутом большом храме в Индии, и сочетать в себе все виды искусств и даже запахи. Весь мир должен был стать участником грандиозного представления, достигнуть творческого экстаза, дематериализоваться, перестать существовать и возродиться в новом, духовном качестве. Скрябин щедро делился своими идеями с близкими; любил играть в кругу гостей свои только что написанные и порой еще и недописанные произведения с подробными пояснениями. Последние сочинения композитора явились отражением его основного опуса.
Со временем композитор, очевидно, начал осознавать невозможность реализации своего грандиозного замысла. Так зародился план создания «Предварительного Действа».
«Предварительное действо» призвано было стать чем-то вроде «генеральной репетиции» «Мистерии», ее «облегченным» вариантом. Поскольку Скрябин не связывал с ним идеи «мировых катаклизмов», рассматривая его, в общем, как «просто» художественное произведение, допускающее повторные исполнения, друзья композитора полушутя называли его «безопасной „Мистерией”».
Александру Николаевичу казалось, что он сможет полностью закончить это произведение уже к сезону 1915/16 годов. Он был настолько уверен в этом, что начал предварительные переговоры с фирмой Юргенсона относительно издания партитуры…
Наступил 1915 год. Его первые месяцы Скрябин много концертировал. В феврале состоялись два его выступления в Петрограде, имевшие очень большой успех. В связи с этим был назначен дополнительно третий концерт на 15 апреля в Малом зале Петроградской консерватории. Этому концерту суждено было оказаться последним.
Вернувшись в Москву, Скрябин через несколько дней почувствовал себя нездоровым и 20 апреля слег. У него появился карбункул на губе, такой же, какой сделался год тому назад во время его пребывания в Лондоне. Однако на этот раз нарыв оказался злокачественным, и вызвал общее заражение крови. В один из моментов страданий композитор вскричал: «Нет, это невыносимо… Так значит, конец… Но это катастрофа!» Ранним утром 27 апреля Александра Николаевича не стало…
Известие о кончине Скрябина потрясло музыкальную общественность. Многочисленные музыканты, представители музыкальных учреждений из различных городов России устремились проститься со своим гениальным современником. 29 апреля состоялись похороны. Гроб несли на руках до кладбища Новодевичьего монастыря.
Он не искал — минутно позабавить,
Брюсов Валерий Яковлевич «На смерть А. Н. Скрябина» 1915
Напевами утешить и пленить;
Мечтал о высшем: Божество прославить
И бездны духа в звуках озарить.
Металл мелодий оп посмел расплавить
И в формы новые хотел излить;
Он неустанно жаждал жить и жить,
Чтоб завершённым памятник поставить,
Но судит Рок. Не будет кончен труд!
Расплавленный металл бесцельно стынет:
Никто его, никто в русло не двинет…
И в дни, когда Война вершит свой суд
И мысль успела с жатвой трупов сжиться,—
Вот с этой смертью сердце не мирится!